Книга Самый лучший комсомолец. Том шестой [СИ] - Павел Смолин

Уилсон.

— Самое время подкупать местных варваров, которые смеют противиться воле белого человека, — с улыбкой посоветовал я. — Но колонии я понять могу — вы же островитяне, земли мало, ресурсов мало, а жить хорошо хочется.

— Англия никогда не стремилась колонизировать земли Российской Империи, — усилил мистер Уилсон. — И пыталась нести в колонии христианскую мораль и просвещение. Нетрудно заметить, что «освободившиеся от колониального гнета», — показал пальцами кавычки. — Страны добились не слишком-то выдающихся успехов.

— Если ограничивать «просвещение» узкой прослойкой потребных для обслуживания администрации аборигенов, а «христианскую мораль» низводить до чисто ритуальной составляющей: прочитай молитву, голодный негритенок, и тогда добрый белый миссионер выдаст тебе кусок хлеба, очевидно ничего хорошего после обрушения колониальной системы не будет, — фыркнул я. — Нужна долгая, системная работа типа той, которой занимается СССР — в первую очередь в дружественных нам странах третьего мира мы строим школы, ПТУ, заводы и обеспечиваем относительную экономическую устойчивость, благодаря которой и возможно применение по назначению нами построенное.

— Ваш способ колонизации — лучше? — иронично поднял бровь посол.

— Наш способ нести цивилизацию в дальние уголки планеты, — поправил я. — «Колонизация» — это когда из захваченных территорий извлекается прибыль. А мы на Африку только тратим.

— А на Соцблок? — ухмыльнулся он.

— Настолько же суверенны, насколько условная Франция, — отмахнулся я. — Извините, мне экономические бумажки не показывают — я же не госслужащий и вообще несовершеннолетний.

— Тем не менее мистер Ткачев в СССР находится в, так сказать, особенном положении, — просветил гостей мистер Уилсон. — Фактически, исполняет функции наследного принца и обладает соответствующими полномочиями. Имеет глубокие связи с КГБ.

Гоготнув, я процитировал Людовика XIV:

— Государство — это я! Пожаловать вам баронство, мистер Уилсон?

Соратники и гости заржали.

— Сомневаюсь, что в наши времена это юридически возможно, — ухмыльнулся посол.

— Важны нюансы, — важно заметил я. — У дедушки хорошее чувство юмора, поэтому они с коллегами могут ввести титул потешного барона.

Хохот усилился.

— На самом деле ерунда, — посерьезнел я. — Какой еще «наследный принц»? У нас — не монархия, а социалистическое государство с исправно работающей правовой системой, в рамках которой несовершеннолетний пацан «полномочий» не имеет совершенно. Просто я начал писать книги и песни, и в какой-то момент на меня свалилась мировая известность. Нужно быть идиотом, чтобы этим не пользоваться, поэтому я езжу по миру и объясняю увлеченным странными идеями гражданам как он работает. Политические убеждения — штука удивительная, и я порой на полном серьезе считаю любителей капитализма шизофрениками. Они же не видят очевидных вещей, — развел руками. — Могу понять, когда кто-то вылизывает задницу собственным угнетателям за деньги — капитализм же как раз об их добыче любой ценой. Но когда среднестатистический нищий пролетарий считает себя способным в любую секунду стать миллионером, это же психологическое расстройство.

— Мистер Леннон — живое доказательство того, что так оно и есть, — пожал плечами мистер Уилсон.

— Черта с два! — фыркнул Джон. — Из колледжа вылетели многие, но добиться чего-то получилось только у меня, а они вынуждены вкалывать за гроши!

— Почему бы не помочь им, мистер Леннон? — со скучным видом предложил посол. — Как по-вашему это работает? Ее Величество должна лично устраивать жизнь каждого подданного? Вы — очень богаты, мистер Леннон, так почему бы не открыть бизнес, взяв на работу бывших соучеников? Может вы этого не делаете потому, что они — жалкие, ни на что не способные лентяи и алкоголики?

— Что ты понимаешь, хренов аристократ? — сложил руки на груди Джон. — Ты родился с золотой ложкой в заднице, прошел по жизни по выстланной папенькой ковровой дорожке, и смеешь судить тех, кому повезло меньше?

— По пути будет лес, в него иногда забредают амурские тигры, — разрядил я обстановку. — Можем привязать мистера Уилсона к дереву, а потом скажем, что он, например, пошел пописать, но попался тигру.

— Отличная идея! — рассмеялась Йоко. — В этих снегах правда водятся тигры?

— Самые настоящие, — подтвердил я. — Парадокс — оранжево-черная раскраска должна делать его заметным на фоне снегов, но ничего подобного — в трех четвертях столкновений с тигром человек замечает его только когда стало слишком поздно.

— Мы видели тигров в Индии, — похвастался Джон.

— Если его не разглядеть в тайге, насколько же он страшен в джунглях? — поежилась Йоко.

— Мой отец охотился на медведей с рогатиной, — решив, что настало отличное время проявить себя, похвастался Юрий Андреевич.

— Каждый раз слушая такие истории, я поражаюсь отваге русских людей, — благостно покачал головой посол.

— Не верите? — расстроился наш мэр.

— Почему же? — «удивился» мистер Уилсон. — В схватке человека и зверя как правило побеждает человек.

— Мистер Уилсон, я не для того летел через половину планеты, чтобы слушать ваши остроты, — неприязненно заявил Джон. — Не могли бы вы помолчать хоть пару минут?

— Мистер Ткачев — весь ваш, мистер Леннон, — гостеприимно указал на меня посол и демонстративно отвернулся к окошку, за которым проносился лес и редкие, освещающие «удачно» почищенное совсем недавно шоссе, фонари.

— Спасибо, — поблагодарил я Леннона.

— «Давайте не будем политизировать визит», — передразнил посла он.

— Попрошу воздержаться от оскорблений, — не оборачиваясь, попросил мистер Уилсон. — И я уже молчу довольно долго — почему меня не оставят в покое?

Невольно гоготнув, похвалил:

— Блистательная хуцпа, мистер Уилсон!

— Что такое «хуцпа»? — не поняла Йоко.

— Человеческое качество, подразумевающее наличие наглости и дерзости на совершение любых поступков вне их морального контекста, — ответил я. — Проще говоря — чудовищная наглость, которая заставляет окружающих недоумевать — нежели так было можно?

— Очень метко! — заржал Леннон.

— Я не еврей, но приму ваши слова как комплимент, мистер Ткачев, — обернувшись, наградил меня доброй улыбкой посол и отвернулся обратно к окну.

— Так что за город, в который мы едем? — перевел тему Джон.

— «Хрущевск» — сложное для носителя другого языка слово, я понимаю, — улыбнулся я. — Небольшой научно-промышленный городок, где я построил для себя экосистему.

— «Экосистему»? — улыбнулась Йоко.

— Все, что нужно, чтобы заниматься чем хочу. Завтра сходим на экскурсию, — пообещал я. — Впечатления будут похуже, чем от Хабаровска, но с момента основания Хрущевска еще и года не прошло, поэтому сейчас он напоминает одну огромную стройку. Но хорошие рестораны и теплый кров у нас найдутся. Почти приехали, кстати, — указал на лобовое стекло, где показалась установленная на обочине, здоровенная каменная подсвеченная прожекторами статуя в виде указывающего лапой дальше по шоссе угловатого тигра, держащего в зубах табличку с надписью: «До Хрущевска 1 км».

— Забавная статуя, — прокомментировал Леннон.

— Необычно, — вежливо покритиковала Йоко.

А вот детям «тигра» нравится!

— Поставите нам что-нибудь в городском парке, миссис Леннон? — предложил я.

— Скульптура — не совсем моё, — не менее вежливо слилась она.

Ленивые хиппи.

Лес расступился, и на горизонте появились греющую душу светящимися окнами силуэты домов. Табличка, которую держит в лапах статуя Советского Винни-Пуха гласила: «Добро пожаловать в Хрущевск».

— Спасибо, русский медведь, — поблагодарил Джон. — В городе тоже будут статуи животных?

— Полно! — покивал я. — В каждом дворе, сквере и парках. В городе много молодежи, поэтому много свадеб и беременностей. Детям гораздо веселее расти в окружении веселых вещей. Это я по себе сужу, — с улыбкой развел руками. — В СССР — огромное количество учебных заведений, где обучают художников, скульпторов и прочих творческих людей. Почти все статуи — чья-то курсовая или дипломная работа.

— Я предпочитаю авангардное искусство, — признался Леннон. — Но некоторые работы ваших соцреалистов мне нравятся.

— Бледная тень искусства времен Российской Империи, — не выдержал собственного молчания мистер Уилсон. — Тогда ваши художники и композиторы гремели по всей Европе.

— Наши музыканты продолжают греметь, — пожал плечами я. — Художники тоже не жалуются — соцблок и ему сочувствующие это примерно половина планеты, и как минимум на ней наше искусство вполне конкурентоспособно. Скоро мистер и миссис Леннон выбьют нас из чартов, — улыбнулся интуристам. — Но потом положение дел восстановится, и я снова буду конкурировать сам с собой.

— Сколько миллионов пластинок? — спросил Леннон.

— До нового года будет половина миллиарда, — ответил я. — Это с синглами и все музыканты сразу. На СССР приходится сто двадцать миллионов. С «Битлз» один на один никто потягаться не может.

— «Битломания» началась семь лет назад, — покачал он головой. — Скажи — как у тебя так получается?

— Просто делаешь музыку для респектабельных пожилых людей и бодрое диско